Бюрократия превратила популистскую демагогию в опору своего благополучия. Народ инстинктивно чувствует реальное положение дел и говорит о том, что бюрократы уже долгое время живут при коммунизме.
Оппортунисты хвалятся такими великими достижениями СССР, как выход в космос, развитие электроэнергетики и пр. Но являются ли эти достижения их достижениями? Не является ли все это плодом сталинской эпохи? Не являются ли все эти достижения результатом инерции того движения, которое было раньше? Вопить о достижениях очень просто. Однако спросите оппортунистов, была ли у них хотя бы одна инициатива, не увенчавшаяся позорным провалом.
Может ли быть сомнение в полной деградации бюрократии, в окончательном отходе от социалистического образа жизни и социалистической сознательности, если говорить о повседневной жизни? Полное отсутствие энтузиазма в массах, превратившаяся в фарс общественная жизнь, безраздельное господство узких личностных интересов, подавление всего живого, активного и свежего — такова цена установившихся в обществе бюрократических порядков. Нужно окончательно лишиться рассудка, быть абсолютно безмозглым и растерять даже в общих чертах воспоминания о большевизме и его идеях; нужно, наконец, быть насквозь продажным, чтобы отрицать это. О какой службе народу, о какой связи с массами могут говорить бюрократы, которые неоднократно расстреливали бастующих рабочих? Все усилия оппортунистов направлены на то, чтобы обмануть советских мужчин и женщин, развратить нашу молодежь, исказить историю нашей революции, предать забвению тот факт, что суть этой революции заключалась в большевизме, который являет собой высшую и сложнейшую форму революции. Оппортунисты ревизуют большевизм, они загоняют все его принципы в рамки догматизма и талмудизма, таким образом воздавая месть большевизму за свое вынужденное повиновение в прошлом и скрытый страх перед ним в будущем. Мы должны сорвать маску традиционной большевистской славы с этой клики, с ее марксистской фразеологией и туманных обещаний. И тогда перед нами предстанут неистовые, эгоистичные, жадные и вместе с тем неуклюжие мелкие буржуа. Однако при этом советский бюрократ не буржуазен в полном смысле этого слова: общественные условия не позволяют ему стать таковым. Он является гротескной пародией на буржуа, он — мелкий буржуа, склоняющийся к буржуазной идеологии и буржуазной государственности. Именно поэтому он пытается всеми возможными способами приблизиться к «западному» образу жизни. Маскируя свое низкопоклонство напыщенными фразами о совершенстве своих взглядов, осмеивая действительно марксистские взгляды, называя их догматизмом и ортодоксальным упрямством, советский бюрократ полностью деградирует, во всех отношениях погружаясь в гнусную атмосферу столь дорогого ему буржуазного образа жизни, на путь которого он становится даже в поведении, выборе гардероба и даже в произведениях искусства, используемых в домашнем быту. Мы не случайно упоминаем о домашнем быте. На виду у общества бюрократ вынужден придерживаться рамок респектабельности, принятых в советском обществе; в личной же жизни он дает волю своим истинным чувствам. Здесь он может временно забыть о принципах советского общества. В своем домашнем быту он ублажает измученную идеологией душу буржуазными шмотками и смотрит фильмы, которые из-за растленного содержания запрещены даже в буржуазной Европе. На базе всего этого вырастают откровенные предатели Родины вроде Пеньковского.
Послушайте, какую околесицу несут бюрократы, когда затрагивают вопрос о теории социализма. Имел ли место догматизм в сталинские годы? Да, имел место. Мы даем ответ на данный вопрос, нисколько не боясь признать этого факта. Догматизм был естественным и неизбежным результатом все того же нашего всеобщего невежества, периода обучения марксизму широких масс. Мы используем догматически любое оружие до того момента, пока не овладеем им в совершенстве. Свободное и творческое владение приходит вместе с мастерством. То же самое можно сказать и о владении диалектическим мышлением. Это ясно каждому, кто сколько-нибудь хочет что-либо понять. Этот первоначальный догматизм должен быть преодолен, но это вовсе не значит, что мы должны торговать марксизмом, как это делают оппортунисты, чтобы заменить его буржуазным свободомыслием. Буржуа свободен в своем мышлении, потому что оно у него абсолютно пустое.
И все же мы не можем сказать, что эти люди совершенно не думают о марксизме. Трагикомедия положения бюрократов состоит в том, что они могут поддерживать свое существование только путем признания марксизма на словах. Они подпитывают себя тем, что читают книги, где им провозглашен смертный приговор. Удивительно ли, что они пытаются исказить то, что читают, чтобы смягчить этот приговор? Извлекая пользу из того факта, что этих книг не знают другие, они пытаются связать марксизм по рукам и ногам, сгладить все его «острые углы», чтобы марксизм пришел в соответствие с их мелкобуржуазным комфортом. Перед нами — классовый враг, еще более опасный потому, что он надел нашу униформу, чтобы в жесточайших классовых битвах быть принятым за одного из нас, а потом нанести нам удар ножом в спину.