Итак, мы можем сделать вывод, что репрессивные меры диктатуры пролетариата, сталинской диктатуры до 1934 года были направлены непосредственно на мелкобуржуазных оппортунистов, которые противостояли строительству социализма в нашей стране, коллективизации и индустриализации. Можно ли и должно ли было в такой ситуации поступать, согласуясь с точкой зрения Ленина? Вот ответ на этот вопрос: «Пускай Мартовы, Черновы и беспартийные мещане, подобные им, бьют себя в грудь и восклицают: "Хвалю тебя, господи, за то, что я не похож на "них", что я не признавал и не признаю террора". Эти дурачки «не признают террора», ибо они выбрали себе роль лакействующих пособников белогвардейщины по части одурачения рабочих и крестьян. Эсеры и меньшевики «не признают террора», ибо они исполняют свою роль подведения (курсив Ленина) масс под флагом «социализма» под белогвардейский террор (курсив Ленина). Это доказала керенщина и корниловщина в России, колчаковщина в Сибири, меньшевизм в Грузии, это доказали герои второго Интернационала и Интернационала «два с половиной» в Финляндии, Венгрии, Австрии, Германии, Италии, Англии и т. д. Пускай лакействующие пособники белогвардейского террора восхваляют себя за отрицание ими всякого террора. А мы будем говорить тяжелую, но несомненную правду: в странах, переживающих неслыханный кризис, распад старых связей, обострение классовой борьбы после империалистической войны 1914-1918 годов, — таковы все страны мира, — без террора обойтись нельзя, вопреки лицемерам и фразерам. Либо белогвардейский, буржуазный террор американского, английского (Ирландия), итальянского (фашисты), германского, венгерского и других фасонов, либо красный, пролетарский террор. Середины нет, «третьего» нет и быть не может» («О продовольственном налоге»).
Но во времена Ленина, возразят оппортунисты, репрессий было меньше. Это правда. Но дело в том, что во времена Ленина столкновение пролетарских и контрреволюционных сил страны не достигло еще своей высшей точки. Наиболее жестокая борьба должна была развернуться против мелкобуржуазных идеологов по поводу коллективизации. И здесь они определенно были разбиты большевиками, руководимыми Сталиным. И это случилось потому, что русское крестьянство оказалось на деле более революционным, чем его идеологи. Этот момент очень важен, и поэтому ему стоит уделить особое внимание. Фактически, крестьянские массы Советской России, которые прошли через три революции, которые привыкли доверять большевикам и судить о них по делам, на пороге коллективизации почувствовали тенденцию к размежеванию между ними. И, несмотря на то что кулаки в России не стали достаточно многочисленным классом (что сегодня дает основание оппортунистам  строить бестолковые суждения, будто в нашей стране не существовало тех, кого нужно было экспроприировать как кулаков), неспособность этих зародышей буржуазии тягаться с Советской властью вполне ясно обрисовывала крестьянам, что ждало их в будущем в результате сворачивания на путь развития частной собственности.